Как достает баян свои гусельки,
Гусельки яровчатые, многострунные,
Да начинает сказ, сказ о дитятке о малом,
Дочке Лады-Вёсенки да Ярила-Летушка.
Да о волхве отчаянном, богов вестнике,
Да о Велесе-купце, скотьем боге,
Да о прислужнике его Кащее Бессмертном.
В большой гридне постоялого двора на пути в Новгород было не продохнуть. Купеческий и иной народ, застигнутый на дороге врасплох сильным резким совсем не летним ветром, яростной грозой и проливным дождем, заполонил горницу. Хозяин с хозяйкой только и успевали подносить гостям уху, окрошку, пироги, квас, а кому и стоялый мед.
За одним из дальних столов неспешно вели разговор двое. Один из них, как видно, богатый новгородский купец, развалившись на лавке, сурово взглядывал на своего сотрапезника, - худого лысого человека со злыми холодными глазками.
- Оберег видал? - спросил купец, - Чуешь его?
- Чую, осударь, - закивал лысый. – А може, я за ним в сугон пойду? Да и сдался вам ентот волхв…
- Не смей, не надобно его догонять, чутьем ищи. Мне увериться нужно. Нашкодишь, испортишь мне дело – пеняй на себя, со свету сживу.
- Меня на сим свете и так нету, - визгливо хохотнул лысый, да сразу сник под тяжелым взглядом купца. – Рядно, осударь, как велишь, так и сделаю.
- То-то же, ступай, да без девки не возвращайся, - пригрозил купец перстом лысому.
***
На берегу тихой речки раскинулось небольшое селение. Частокол сельской ограды резво сбегал по холму, пытаясь защитить от неведомой напасти даже самые ближние к воде рыбацкие избы. Большая же часть дворов, изб, избенок и избушек толпилась на самой вершине холма. Широкий, поросший ивняком овраг отделял деревню от капища. Узкая тропинка, ведшая от частокола ко рву с кострами-крадами, то виднелась, то исчезала в складках холмов.
Молодой мужчина в длинной холщовой рубахе прислонил к березовому стволу тяжелый резной посох. Опустился на одно колено, зачерпывая руками последние клочья утреннего тумана, зашептал что-то. Облачко затаилось, лишь тихонько вздрагивая на грубых смуглых ладонях. Человек осторожно, одной рукой, отцепил белое перышко от одного из многочисленных оберегов, висевших у него на шее, положил на землю. Стоило ему убрать вторую руку, как туманное облачко распалось и исчезло, а поднявшийся чародейный ветерок помчался на северо-восток, увлекая за собой перышко. Мужчина взглянул туда, куда указал ему ветер. В отдалении от деревни виднелся краешек елового леса, из чащи поднималась тоненькая, едва различимая струйка дыма.
Над рекой туман уже растаял, водная гладь приветливо поблескивала в лучах утреннего солнца. Рыбаки, затащив лодки на берег, неторопливо возвращались в деревню, извечно споря, кто поймал самую большую щуку. Мальчик-пастух, радостно подпрыгивая, обходил дворы, собирая свое маленькое стадо, рядом с ним степенно вышагивал огромный черный пес, то и дело, с неодобрением взирая на слишком уж беспечного молодого напарника.
На лужок рядом с недавно засеянным полем высыпали девчата, от мала до велика. Взявшись за руки, весело хохоча, стали танцевать. Кто-то запел, а остальные подхватили:
А мы сечу чистили, чистили,
А мы пашню пахали, пахали,
Ой-диди-ладу чистили, чистили!
Диди-Лада пахали!
А мы просо сеяли, сеяли,
А мы нивку орали, орали,
Ой-диди-ладу сеяли, сеяли!
Та в ладу ладом орали*.
Со стороны на девушек смотрел седой, как лунь, старик, одобрительно улыбаясь и изредка подпевая. Расшитая красными нитями рубаха и новые сапоги выдавали в нем одного из старейшин деревни. Изукрашенная резьбой шалыга, на которую опирался старец, говорила и о другом, - жрец готовился воззвать к богам с просьбой о милости и добром урожае.
Чародей, что прятался в березовой роще, подхватив посох и поправив котомку, направился прямиком к жрецу. Девушки, увидев чужака, завизжали и кинулись врассыпную, но уже через несколько мгновений два десятка глаз с любопытством разглядывали незнакомца из-за кустов. Чародей низко поклонился, приветствуя старца.
- Здраве будь, дедушка!
- Гой еси ты, молодец! Ты, чай, не волхв ли будешь? – с прищуром спросил жрец.
- Волхв, - кивнул тот, уже понимая, что от деда так просто не избавишься.
- Славно-то как, я по старости лет подзабывать стал, когда какие обряды деять. Вот ты, молодец, мне и подскажешь.
- Подскажу, дедушка, подскажу, как без этого, - пообещал волхв. – Только и ты мне подскажи, не живет ли у вас окрест знахарка, кудесница, с дочкой?
- Живет, живет. Куда ей деваться-то, - закивал головой дед. – Но сперва ты мне про обряды скажешь, а потом я тебе про знахарку. Добро?
- Добро, дедушка, - обреченно вздохнул волхв, - долг платежом красен.
- А как тебя кличут, молодец? – спросил дед, уже направляясь к деревне.
- Ратко меня кличут, - понуро ответил чародей, представляя, какой прием окажут ему в деревне.
***
Сквозь мохнатые еловые ветви пробивались низкие лучи утреннего солнца. Завиднелась полянка, сверкая капельками росы. Алёнка, жмурясь от яркого света, побрела вдоль края полянки, - не хотелось мочить в холодной росе платье, да и посередке виднелся ведьмин круг тонких поганок, ничего доброго не суливший. После вчерашнего дождика то здесь, то там виднелись лохматые головачи и невзрачные дождевики, реже попадались сморчки, словно нехотя вылезшие из-под земли. Не забывая наполнять корзинку, девочка добралась до другого конца поляны. Тяжелые еловые лапы вновь сомкнулись, трепетно охраняя царивший в лесу полумрак. Старательно обходя ярко-красные мухоморы и собирая охряные рыжики, Алёнка подумывала, не набрать ли грибов в косынку, - туесок был уже полон. Высоко в кронах елей раздался шорох и треск, на землю посыпались старые шишки. Мелькнула ржаво-рыжая шерстка, белка примостилась на низкой ветке, блеснув на Алёнку черными бусинками глаз. Девочка, стараясь не спугнуть зверька, достала желудь, нарочно припрятанный для такого случая, протянула на ладошке. Белка принюхалась и, схватив добычу обоими лапками, принялась деловито грызть.
Появление белки заставило Алёнку кое о чем вспомнить. Она нашла широкий замшелый камень, который про себя звала “Леший стол”, и положила на него горстку грибов. Спрятавшись у ствола огромной старой ели, девочка принялась ждать. Спустя какое-то время, пение птиц стало тише, белки угомонились и прекратили свои шумные игры. На камень упала тень, но единственное, что смогла разглядеть Алёнка, была широкая мохнатая лапа, покрытая серо-зеленой шерстью. Лапа сгребла со мха Алёнкины грибы, послышалось сопение и довольное урчание. Через несколько мгновений тень исчезла, птицы снова заголосили. Алёнка радостно вздохнула, - леший принял ее дар, значит, не сердится, значит, позволит выйти из леса и собирать грибы впредь.
***
Ратко, мысленно призывая на голову несчастного старосты ветры Стрибога, быстро шагал в сторону елового леса. Чародей злился на жреца, отнявшего у него добрую половину дня, на солнце, которое уже стояло в зените, но больше всего он злился на себя. Для недовольства собой причин было немало. Для начала, поддавшись на уговоры, Ратко согласился помочь жрецу провести обряд на Ярилин день. Праздник этот чародей любил за безудержное веселье, захватывавшее все вокруг. Да и жрец очень уж настаивал. Благодарные селяне даже упрашивали Ратко остаться в деревне на несколько дней, что остались до праздника, но тут чародей был непреклонен, – у него есть другое дело, а к обряду он непременно вернется.
“Другое” дело беспокоило волхва гораздо сильнее. Раз за разом вспоминался давешний случай. …Полутемный постоялый двор, куда Ратко забрел в надежде укрыться от дождя, шумел как улей. Купеческий люд живо обсуждал торговые вести и заморские товары, небылицы и байки неспешно перетекали друг в дружку. Купцов чародей недолюбливал, но согласен был терпеть, - мокнуть под дождем отчего-то не хотелось. Ушица, поданная хозяйкой, оказалась наваристой и очень вкусной. Ратко не отказался бы от добавки, но на дне котомки грустно прятались два последних медяка, которых на уху точно не хватит. Собирая последние капли юшки корочкой ржаного хлеба, он заметил, как кто-то сел напротив него. Почувствовав на себе пристальный взгляд, Ратко поднял глаза.
- Здраве будь, волхв! – обратился к нему человек средних лет с окладистой бородой. На нем был богатый красный кафтан и бобровая шапка, низко надвинутая на лоб.
- И тебе здраве, купец!
- Горе у меня приключилось, волхв, - посетовал купец, говорил он тихо и вкрадчиво, так что Ратко приходилось прислушиваться, - на молодом месяце возвращаюсь домой, а терем пуст, ни жены, ни дочки. Соседи сказывают, - хворь напала на наше селенье. Народ порешил, что жена моя Ладушка, - колдунья и строит свои ведовские козни. Лада тут не стерпела, ушла, куда глаза глядят, и дочку с собой увела. Уж месяц новый народился, а с той поры их никто и не видел.
- Горькое твое горе, купец. Коли пришел ко мне, так помогу, чем смогу, - ответил по обычаю Ратко, не должен волхв отказывать в совете или помощи, когда к нему приходят с бедой.
- Благодарствую, волхв. Ты здесь все в округе знаешь, не поможешь ли найти жену мою, - последние слова купец сопроводил появлением кожаной сумы, в которой что-то весело позвякивало. Как Ратко думалось сейчас, это позвякивание двух десятков серебряных дирхемов и заставило его согласиться.
- Берусь помочь тебе, купец. Не могла твоя жена далече уйти, затаилась где-то в малой деревеньке али селенье. Но как найти мне тебя, коли просьбу твою выполню? – спросил Ратко.
- А ты приходи сюда, хозяин голубятню держит. Найдешь – пускай пришлют новгородскому купцу белого голубя, не справишься – сизого. Меня здесь все знают. Добро?
- Добро. Велес в свидетели, честен я с тобой, да постараюсь помочь, - сказал чародей обычные в таком деле слова.
- Велес в свидетели, и я с тобой честен, доверяю горе свое, - ответил купец, его лицо изменилось, словно он старался скрыть ухмылку.
…Поначалу Ратко обрадовался выпавшей удаче, но постепенно он начал сомневаться в правдивости слов купца. А уж после разговора с деревенским старостой чародей и вовсе уверился, что дело здесь нечисто. Закончив потчевать Ратко окрошкой и рассказами о милости Даждьбога к своей деревеньке, старец поведал о знахарке, про которую спрашивал чародей. Кудесницу звали Лада, и жила она в бору без малого пять лет. У нее подрастала дочка Полеля, девочка добрая, веселая и приветливая. Ладу в деревне уважали, не раз звали переселиться поближе, то и дело бегали за советами, травами и оберегами. В помощи знахарка никогда не отказывала, если чуяла беду, могла появиться в деревне и среди ночи, и в лютый мороз. А уж скольких больных и хворых за эти лета она поставила на ноги, селяне и вовсе со счету сбились. Староста обстоятельно рассказал, как найти Ладину избу и, выпросив у Ратко обещание появиться на Ярилу, отпустил чародея восвояси.
Серебро в котомке подсказывало Ратко поглядеть на знахарку, да отправить к купцу белого голубя – нашел, мол, пропажу вашу. Рассказ же старосты навевал мысли о голубе сизом, - дело это странное, и лучше от него подобру-поздорову избавиться. Коли Лада живет здесь уже много лет, то у купца к ней давние счеты, и ничего хорошего здесь не сулит. В том, что он нашел именно ту, которую искал, чародей не сомневался, - даденный вместе со сребрениками амулет точно указывал направление. Все тот же амулет заставил Ратко считать Ладу если не колдуньей и ворожеей, то знахаркой – чаще других чародеев украшали они свои вещи рисунком из вышитых красных лосих.
Тропка, ведшая Ратко до сего времени, круто свернула, убегая дальше ко рву капища. Разнотравный луг отделял чародея от границы елового леса.
***
Алёнка поднесла пальчик к листку. Поблескивая красными боками, божья коровка перебралась на девчоночью ладошку. Алёнка подняла руку высоко-высоко, тихонько приговаривая:
Божья коровка, полети на небо,
Принеси нам хлеба,
Черного и белого,
Только не горелого!
Коровка повела черными усиками и, расправив яркие полукружья крыльев, взлетела. Девочка помахала ей вслед. Внезапно подувший ветерок заиграл с выбившимися из-под косынки русыми прядками, Алёнку словно кто-то погладил по голове. Она встрепенулась, стало быть, маменька зовет, ее ветерок. Стрибожьи ветры не такие, они порывистые, резкие, даже коли полуденные. Поругав себя за то, что неучтиво подумала о ветряном боге, Алёнка подхватила туесок и, помахивая им, направилась сквозь чащу в сторону дома.
Не успев сделать и нескольких шагов, девочка остановилась. Прямо перед ней, откуда ни возьмись, появился высокий человек. Он стоял к Алёнке спиной и ловил рукавом ветер, поводя при том длинным резным посохом. Алёнка хитро улыбнулась, подкралась к незнакомцу сзади и звонко спросила:
- А ты кто таков?
Человек вздрогнул, чуть не выронив посох, повернулся. Светлые непослушные кудри перетянуты на лбу пестрой тесемкой, в ярко-зеленых глазах играют искорки смеха, отпущенный на волю ветер треплет широкие рукава красивой рубахи, - Алёнка доселе таких людей не встречала. Увидев перекинутую через плечо незнакомца котомку, девочка решила, что он странник.
- Волхв я, Ратко, - представился чародей. – А тебя как кличут?
- Деревенские – Полелей, а маменька – Алёнкой, - ответила девочка, незнакомец хоть и был странноватым, но ей понравился.
- Отчего же так по-разному?
- Повелося так, кто ж теперь вспомнит, - пожав плечами, в тон ему сказала Алёнка.
Чародей рассмеялся, а девочка вслед за ним.
- Ты, стало быть, Ладина дочка? – сквозь смех спросил он.
- Ах! Так ты до маменьки пришел! И ветер поэтому ловил? Пойдем тогда поскорее, она меня звала, а тут ты. – Алёнка потянула чародея за край рубашки. – Хочешь, расскажу, я сегодня лешего видела…
И вправду, славная у знахарки дочка, доверчивая только очень. Выслушав сказ про лешего, Ратко спросил:
- А скажи-ка, малая, кто твой тятенька?
- Тятенька мой – Ярило ясный, - легко и радостно ответила Алёнка и принялась за новую сказку. – Тогда тож его праздник был, как ноне будет. Вышел Ярило на берег речки, а везде костры, костры, и парни с девушками смеются, через огонь прыгают. А тятеньке маменька приглянулась, потому, как была она всех милее и краше. Полюбились они друг другу и стали вдвоем в небесном тереме жить-поживать. Но матушка шибко землю любила, травы, дерева, зверье всякое, народ здешний. Посему решили, что нам с маменькой в лесу жить. Тятя ж велик, седому Перуну помогает, ему от той службы никуда, он на небе остался.
- Навещает он вас с маменькой? – Ратко подивился, каких баек насочиняла Лада дочке, и уж готов был услышать ответ, что, де, не видела Алёнка своего тяти.
