Огромное, жаркое, огненно-красное солнце клонилось к закату, окрашивая терракотовым и ярко-розовым, почти алым, морские волны. На веранде небольшого белого с черепичной крышей домика стояла, скрестив на груди руки, хрупкая женщина. В укутавших острые плечи летних сумерках сложно было оценить ее возраст. Подол легкого светлого платья трепетал под порывами теплого ветерка. Она всматривалась в закат, то ли желая убедиться, что солнце действительно зайдет, то ли стараясь запомнить эту удивительную картину.
Раздался странный пронзительный свист, на золотисто-сиреневом небосклоне замелькали быстрые тени, – летучие мыши начали свою вечернюю охоту. Женщина вздрогнула. Раскрыла руки, глубоко вдохнула чуть солоноватый, с запахами цмина и лаванды, воздух, и, повернувшись, и медленно пошла вглубь дома.
Загорелся не ярко-белый, как это было принято, а приглушенный желтоватый электрический свет, сразу попытавшийся выдать ее лета. По пергаментной коже, обтянувшей узкие кисти рук, паутинкой бежали морщины, тонкие тени собрались веерами в уголках глаз и у крыльев прямого греческого носа.
Екатерине Семеновне Тугушевой было ровно шестьдесят лет. Весьма комфортный по ее ощущениям, интеллектуальным, социальным и физиологическим показателям возраст. Шестьдесят – лишь половина пути, когда средняя продолжительность жизни равняется ста двадцати годам. Но Екатерина Семеновна собиралась прожить ровно столько, сколько отпущено природой, будь то несколько лет или несколько десятилетий.
Ей приходилось бывать во многих странах, за спиной шептались: «Она объездила весь мир!». Но только здесь, на скалистом побережье Атлантического океана, Екатерина Семеновна чувствовала себя цельной, настоящей. Это место невозможно было сравнить с родным краем, с резкими сухими степями, но оно дарило покой и умиротворение, которые были так необходимы.
Этот дом она приобрела около десяти лет назад, воплощая свою давнюю мечту, и приезжала сюда на два отпускных летних месяца и на короткие новогодние каникулы. Дом был отражением своей хозяйки. Удобная планировка, лаконичные плавные линии, пастельные тона, большие светлые окна, простая, комфортная, без лишнего декора и причуд, мебель. Но, вдруг, – изящная статуэтка или картина, написанная фантасмагорическими красками, причудливое соцветие орхидей в стеклянной вазе. Неброская обстановка лишь подчеркивала красоту этих предметов.
Екатерина Семеновна прошла на крохотную кухоньку, разожгла угли в небольшом очаге, поставила на огонь глиняный чайник. У нее были некоторые привычки и пристрастия родом даже не из юности, из детства. Да, можно было нагреть чайник на электроплите, да, можно было налить горячей воды из нагревательного элемента, да, можно было попросить чашку чая у чрезвычайно умного и расторопного автомата. Но… Настоящий чай можно заварить только водой, закипевшей на открытом, живом огне. Только тогда будет правильной температура, аромат, вкус. Травы для чая Екатерина Семеновна выращивала сама: чабрец, мята, мелисса, душица, шалфей. В дело шли молодые листики смородины и вишни, цветы липы, плоды шиповника.
Несколькими плавными, даже скупыми, движениями она соединила все компоненты в низком заварочном чайнике, залила водой, укрыла тряпицей. Поднос с чайником и фарфоровой чашкой Екатерина Семеновна отнесла в гостиную и поставила на столик рядом с глубоким мягким креслом.
Нажатие кнопки и на стене возникла проекция. Женщина выбрала российскую телепрограмму. Несколько минут новостного выпуска… Вот и чай настоялся. Тонкий фарфор стал почти прозрачным, ароматы лайма и мяты наполнили комнату и смешались с запахом морского ветра, доносившимся из открытого окна.
– Добрый вечер, дорогие телезрители! – раздался бодрый голос телеведущего. – Мы начинаем нашу передачу. Сегодня нашим героем стал доктор биологических наук, профессор, академик РАН, лауреат Нобелевской премии, создатель комплексного лекарства против рака – Владислав Андреевич Ткаченко.
Екатерина Семеновна удобно устроилась в кресле и сделала маленький глоток свежезаваренного чая.
***
– Добрый вечер, Владислав Андреевич! – ведущий был молод, светловолос и сверкал улыбкой.
– Здравствуйте! – кивнул ученый, академик и нобелевский лауреат. Это был мужчина лет шестидесяти – шестидесяти пяти, среднего роста, с густыми седыми, зачесанными назад волосами, простыми славянскими чертами лица. Его добротно сшитый темно-серый костюм, спокойный баритон и сдержанные манеры сразу располагали к себе. Он мог бы даже показаться скучноватым, если бы не едва заметный, то ли хитроватый, то ли насмешливый прищур орехово-зеленых глаз.
– Владислав Андреевич, два месяца назад вам была присуждена Нобелевская премия по физиологии и медицине! Все сотрудники нашего телеканала и телезрители от всей души поздравляют вас с этим знаменательным событием! Для многих ученых премия – это главная цель в жизни и недостижимая мечта. Не кажется ли вам, что вы добились всего, чего хотели?
– Да, присуждение премии – отрадное событие. Это признание всем Миром заслуг моей команды. Это подтверждение того, что мы на протяжении многих лет шли в верном направлении и решили поставленную перед нами задачу. Но мне, как и всякому ученому, чуждо желание остановиться на достигнутом. На нашей маленькой планете еще столько неразгаданных тайн, столько сложных проблем еще требует понимания. Особенно это касается биологии. Живые системы изменчивы и приспосабливаются к едва заметным изменениям среды, и мы редко успеваем за этими изменениями. Так что, у нас многое еще впереди! – Владислав Андреевич улыбнулся. В этой улыбке играло счастье, радость от осознания, сколько еще предстоит ему открыть и познать.
– Расскажите, пожалуйста, вкратце, в чем состоит суть того метода, за разработку которого вы и получили премию? – задал телеведущий следующий вопрос.
– Это прозвучит сейчас громко и отчасти простовато, и даже будет попахивать шарлатанством. Слишком уж мы привыкли за последние полсотни лет к подобным формулировкам, скрывающим за собой лишь пустословие, – Владислав Андреевич на секунду нахмурился, но затем лицо его снова просветлело. Он приосанился и стал похож на лектора за университетской кафедрой. – Мы изобрели лекарство от рака, – на экране появилась компьютерная модель, раскрывающая суть исследования. Четкий и уверенный голос ученого за кадром давал пояснения.
– Суть метода основывается на трех китах: диагностике, коррекции, контроле. Генетические методы позволяют выявить наличие в геноме каждого человека предрасположенности к онкологическим заболеваниям. Люди, у которых такие гены присутствуют, попадают на учет. Раз в год они сдают анализ крови. При минимальном содержании в ней маркеров раковых клеток, человек становится нашим пациентом. Мы определяем, где именно произошел сбой, где начала формироваться опухоль. В эту область вводится препарат, содержащий почти живое существо – транспозон – мобильный генетический элемент. Встраиваясь в геном раковой клетки транспозон корректирует ее программу: либо возвращает к исходному состоянию, либо делает легкоузнаваемой для клеток-киллеров иммунной системы, либо запускает мгновенную гибель клетки – апоптоз. На заключительном этапе нам важно проконтролировать, как будет происходить отмирание опухоли, не возникнет ли новых раковых клеток. Мониторинг предрасположенных к развитию рака пациентов необходим на протяжении всей их жизни.
– А не проще было бы во время первых стадий внутриутробного развития ребенка удалить эти неправильные гены? – вопрос журналиста был провокационен.
– Наш геном – сложная система. Мы способны адекватно оперировать лишь с небольшими и самыми простыми его фрагментами. Те глобальные изменения, о которых вы говорите, в создающемся, развивающемся организме попросту невозможны. Помимо предрасположенности к раку данные участки генетического кода выполняют множество других функций, их удаление будет для организма губительно. Более того, Всемирная Декларация о Геноме Человека, запрещает манипуляции такого уровня сложности.
– Да-да, конечно, – поспешил согласиться ведущий. – Вы говорили о ранней диагностике. А может ли ваш метод быть использован, когда заболевание уже в тяжелой стадии, опухоль имеет большие размеры, образуются метастазы?
– Именно с этого вопроса мы и начинали наши исследования. Легко убить несколько раковых клеток в чашке Петри. В норме подобные процессы постоянно идут в организме каждого из нас. Но как быть, когда опухоль разрастается не по дням, а по часам? Транспозоны должны были помочь и в этом. Откровенно говоря, нам было страшно. Мобильные генетические элементы созданы по образу и подобию вирусов. Они заражают клетку, вносят в нее изменения, заставляют погибнуть. Но вдруг транспозоны изменятся сами? Размножатся, выйдут из больной клетки и, подобно обычному вирусу, примутся атаковать здоровые? Должен признаться, на этом этапе было много неудач. Мы разрабатывали компьютерные модели, работали с культурами клеток, с лабораторными животными. Нам долгое время не удавалось создать стабильные, «послушные» транспозоны. Но мы добились своего. И жизнь первой пациентки, молодой женщины с саркомой в тяжелейшей стадии, со смертельным, до начала нашего лечения, приговором, стала для нас самым драгоценным подарком! С этим не сравнится ни одна премия Мира! – щеки ученого раскраснелись, глаза возбужденно блестели. Зрители в аудитории громко зааплодировали.
– Браво! Остается только надеяться, что ваш метод как можно скорее перейдет на вооружение к практикующим врачам!
– Мы с коллегами тоже искренне в это верим. Во всяком случае, крупнейшая фармацевтическая компания приобрела у нас патент на производство транспозонов. В России, Англии, Индии создаются центры, где наши специалисты будут обучать врачей-онкологов всем тонкостям данного метода. Я не устаю повторять, что все это – заслуга не моя, это заслуга огромного количества людей. Программистов, вирусологов, молекулярных биологов, генетиков, иммунологов, физиологов, – биологов и медиков самого разного профиля. Только благодаря этим людям моя идея развилась и обрела жизнь.
– Но идея, все же, была вашей. Мне всегда было интересно, как появляются гении. Расскажите, где вы родились, кем были ваши родители? – телеведущий приободрился, наука его порядком утомила, а вот подробности частной жизни живо волновали.
