– В моем детстве, отрочестве и юности не было ничего примечательного, – начал свой рассказ Владислав Андреевич. – Родители мои жили в Астрахани, работали на одном промышленном предприятии. Мама – инженером, отец – юристом. Там и познакомились совершенно случайно на каком-то празднике. Оба были не юные, успевшие кое-что повидать в жизни. Нас со старшей сестрой воспитывали строго, но исключительно справедливо. Кристина старше меня на семь лет, и меня, младшенького, казалось бы, должны были баловать. Но этого не было. Я умел все, помогал матери и сестре по хозяйству, возился с отцом в гараже. При всей своей строгости родители были для нас лучшими друзьями. К ним можно были прийти с любой бедой, с любой мыслью или затеей, и всегда получить совет, помощь, да просто улыбку.
Когда мне было десять лет, произошла трагедия. Возвращаясь с дачи друзей, родители погибли в автокатастрофе. Это был кошмар. Фура с горючим резко вылетела на ночную трассу. Отец не успел среагировать. В страшном пожаре не нашли ни правых, ни виноватых. Даже похоронить было нечего. И началось выживание. Кристина, семнадцатилетняя девушка, блестящая, талантливая, нашла какую-то работу, через силу, преодолевая усталость, училась по ночам заочно. А меня произошедшее изменило до неузнаваемости. Из спокойного, рассудительного мальчика я превратился в уличного хулигана. Отбился от рук совершенно, почти перестал учиться. Как-то перебирался с двоек на тройки, видимо, благодаря природным задаткам. Куда было Кристине за мной углядеть, она возвращалась затемно с работы, и ее ждали готовка, уборка, учебники. Если брат одет, обут, здоров, – уже хорошо.
Должно быть, я родился в рубашке: за многие годы дворового образа жизни не влип ни в одну темную историю. Доучившись с горем пополам в школе, я, ничтоже сумняшеся, отправился в армию. С моими знаниями меня все равно не взяли бы ни в один вуз, к тому же я искренне верил, что отдаю свой долг Родине. Служба немного отрезвила меня, вернула к привитому родителями в детстве жизненному порядку. Ребята вокруг подобрались неплохие. Так совпало, что многие интересовались естественными науками: физикой, химией, биологией. За два года службы я кое-чему у них поднабрался и решил по возвращении поступать на биофак Поволжского государственного университета. Кристина уже отучилась там на заочном геологическом.
Моему удивлению не было предела, когда я увидел себя в списках зачисленных. Приемная комиссия работала честно: отслужившим ребятам полагались льготы. Так, при прочих равных, я стал новоиспеченным студентом. Учиться было интересно. Преподаватели знали и любили свое дело, а это всегда подкупает. Но отсутствие привычки работать, лень, разболтанность, – все это не раз меня подводило. Потянулись хвосты, маловразумительные оценки, настороженное отношение преподавателей. Я плыл по течению, не имея ни цели, ни смысла в жизни. Я не искал удовольствий, как не искал и работы. Так утекали сквозь пальцы лучшие студенческие годы…
– Это очень интересно! Мы продолжим нашу беседу после короткой паузы! Оставайтесь с нами! – быстро проговорил ведущий.
***
Екатерина Семеновна поставила опустевшую чашку на поднос. Последние пятнадцать минут она просидела, стискивая тонкий фарфор в руках. Поднявшись из кресла, женщина отнесла посуду на кухню. И замерла у окна, глядя на серебристую лунную дорожку.
Она хорошо помнила этого студента. Катенька Тугушева, молоденькая лаборантка, в то лето была секретарем приемной комиссии. Молодые люди в числе абитуриентов биологического факультета были редкостью. Неформальное распоряжение декана гласило: «Зачислять при любой возможности!». Владик Ткаченко, дембель с ежиком непослушных волос и открытым, ясным взглядом, набрал столько же баллов, сколько аккуратненький мальчик в очечках с неизменной мамой рядом. Катерина, бредившая наукой, сутки просиживавшая в лаборатории и на приемную комиссию согласившаяся только потому, что можно было чаще видеться с любимыми мышами, выбрала бы мальчика в очках. Науке должны служить ее верные рыцари, а не взъерошенные солдатики-пустомели. Но правила есть правила, и фамилию Ткаченко пришлось внести в список.
Потом Влад попал на отработку к ним на кафедру. Катя была старшим лаборантом, то есть главной по мытью, уборке, покраске и починке. Она сразу заметила его привычку поболтать, послоняться и полениться, и не давала спуску.
Прошло три года. Катенька превратилась в дипломированного специалиста, ассистента кафедры, и, незаметно, Екатерину Семеновну. Ей поручили читать лекции и вести практические занятия по медицинской иммунологии у студентов четвертого курса, на котором к тому времени учился Влад. Преподавателем Екатерина Семеновна по молодости лет была таким же фанатичным, как и ученым. Материал выбирала сложный, но объяснять старалась как можно доступнее. Требовала не вызубренных лекций, а понимания обсуждаемых процессов и явлений. Двойки, как и пятерки, ставила легко и, кажется, по заслугам. За все это стремительно снискала славу «Очень Строгого Препода». Влад на ее занятиях никогда не блистал. Екатерина Семеновна понимала, что это лень и отсутствие желания учиться. Его комментарии на семинарах и участие в дискуссиях позволяли разглядеть человека одаренного, способного мыслить нестандартно.
Особенно ярко вспоминался эпизод на экзамене.
– Влад, у вас простой билет, я внимательно слушаю, – шел четвертый час экзамена в промерзшей от зимних холодов старинной аудитории. Екатерина Семеновна устала, устали и студенты, это нельзя было не принимать во внимание.
– Иммуноглобулины являются углеводами и вырабатываются Т-клетками … – бодро вещал несусветные глупости Владислав. Он заметил, что внимание преподавательницы ослабло, был неважно готов и, в дополнение, хотел развеселить замерзших и напуганных «очень строгой» Тугушевой товарищей.
– Ткаченко, вы говорите ерунду. Только за вашу работу на семинарах готова поставить «удовлетворительно». Устроит?
– Конечно! – так быстро отделаться Влад не ожидал. Его зачетная книжка пестрела тройками, и еще одна прекрасно вписывалась в их число. Довольный, он выбежал за дверь, а Екатерина Семеновна продолжила экзамен.
Прошло некоторое время. Студент, отвечавший билет, вдруг не на шутку задумался о превратностях иммунологии, стали слышны голоса за дверью.
– Слушай, а эти, раковые, они-то чего? – вопрошал писклявый голос мальчика в очечках, которого все-таки зачислили по блату.
– Чего-чего, балда, контактное торможение у них нарушено, – доносились объяснения Влада.
– Ну, а вот написано: «борьба иммунной системы с возникновением опухолей». Это как? – очкарик не унимался.
– Ты на лекции ходил вообще? Нормальные киллеры, знаешь клетки такие? Вот они неправильные клетки распознают и запускают апоптоз – контролируемую клеточную смерть! – уже терпеливо, с каким-то даже вдохновением, говорил Влад…
***
Воспоминания Екатерины Семеновны были прерваны позывными телепередачи.
– Мы снова в студии! Напоминаю, у нас в гостях выдающийся российский ученый Владислав Андреевич Ткаченко! – ведущий снова сиял и переливался, источая свежесть и хорошее настроение. – Владислав Андреевич, что же изменило вашу жизнь? Что заставило поверить в себя?
– Вы очень хорошо сказали, – задумчиво произнес ученый, – «поверить в себя». Я бы, наверное, так и плыл по жизни, потерянный, не нужный никому и, в первую очередь, себе. Если бы не случай.
– Расскажите! Расскажите поподробнее! Озарение, сон, вспышка творческой мысли?
– Что вы! Все было довольно обыденно. Я едва не завалил экзамен. Курсе на четвертом мы сдавали иммунологию. Преподавательница, очень строгая девушка, Екатерина ее звали, а отчества теперь уже не вспомню, влепила мне трояк. Да и то расщедрилась. За мой ответ и двойки было бы много. Но мне было все равно – отмучался и славно. Вышел в коридор, а там наши, пытаются что-то повторять. Перед смертью, как известно, не надышишься, но страдают бедолаги. Я счастливый такой, довольный. Кто-то вопрос задал, я ответил, и понеслось: «Владик, а это? Владик, а то?». При моей-то тройке! Но ребятам уже невмоготу было.
В какой-то момент загомонили, не шепотом уже говорим, в голос. Спиной чувствую, что-то неладное. Дверь открывается, наша экзаменаторша стоит. В белом халате, волосы назад убраны, глазами посверкивает. Думаю, вот попали, так попали. Эта спуску не даст за то, что экзамен проводить мешаем. Подходит она ко мне и спокойно так: «Ткаченко, где твоя зачетная книжка?» Вот он и конец… Сейчас неуд нарисует, и ходи потом до весны пересдавай. Зачетку, не глядя, протянул и так же, не глядя, взял. Ушла.
Народ из ступора вышел, опять зашуршали: «Владь, а чего написала-то?». Я плечами пожал, но открываю. Тройка моя зачеркнута, над ней «Отл» выведено, а внизу надпись: «Исправленному – верить. Е.С. Тугушева». Вот с той минуты у меня в голове что-то словно щелкнуло. Стал учиться, много читать. В Москву напросился, в лабораторию. Ведь это так важно, когда в тебя верят. Тогда и ты начинаешь верить в себя.
– Прекрасно! На этой потрясающей ноте мы заканчиваем нашу передачу. Спасибо, огромное спасибо, Владислав Андреевич, что подарили нам этот замечательный вечер! Дорогие телезрители, мы прощаемся с вами! До новых встреч!
***
Проекция визора давно потухла от нервного нажатия на кнопку. Серебристые лунные лучики проникли в комнату, делая все вокруг странно-печальным. А Екатерина Семеновна, Катенька, все сидела и сидела с неестественно прямой спиной. А из глаз все катились и катились слезы…
